Солнце и Луна

Начала выкладывать в Литсовете новую повесть «Солнце и Луна», бесплатно. Ознакомительный отрывок — глава 1.

Об этом много, очень много написано – всякого и разного, возвышенного и низменного, страшного и восторженного, примитивного и заумного, слащавого и неприглядного, красивого и уродливого. От одного истока ответвляются самые невероятные версии. Я не стану повторяться, вспоминать реальную или вымышленную историю, вдаваться в подробности биологические, рассуждать и философствовать о природе явления, с пеной у рта доказывать очевидность неочевидного и возможность невозможного.

Я лишь расскажу о том, что произошло лично со мною, без прикрас и выдумок. Всё, как есть.

Я была молода и глупа – всего 24 года… Или нет. Мне было уже 24, я имела мужа и четырёхлетнюю дочь, но уже познала глубокое разочарование в жизни вообще и в любви в частности. Я была ещё глупа, вздорна, наивна, влюбчива и склонна к поискам приключений. Это называется не «авантюризм», как вы могли подумать, а – «инфантилизм». К тому же я напрочь рассорилась с мужем, дошло до взаимных оскорблений и криков о разводе, и я мечтала лишь об одном: отомстить, заставить его понять, что я не самая худшая в мире женщина, и что он сильно пожалеет, потеряв меня! И сделать это до того, как он подаст на развод.

Я хотела забрать дочь, гостившую у бабушки, и сбежать на дачу, но мама вовремя меня остановила. Серьёзный разговор на повышенных тонах, коса моего бараньего упрямства, нашедшая на каменную логику маминого благоразумия, – и я почти сдалась. Поклялась маме вернуться и помириться перед её отъездом домой, за Урал. Взяла отгулы и укатила в деревню к родственникам, надеясь на природе обдумать собственное неразумное поведение и забыть о несправедливости и о кратковременности любви.

Я возвращалась из леса, изрядно покусанная комарами и слепнями, мысленно обзывала их «упырями» и «вампирами», ничуть не греша против истины – кое-где укусы были расчёсаны до крови. С бетонного моста, столь же надёжного, сколь и безобразного, я сошла на тропку, идущую вдоль великолепной реки, тихой, но быстрой, окружённой старыми густолиственными ивами. Река манила, но день, к сожалению, выдался нежаркий, пасмурный, солнце выглянуло лишь к вечеру. И я не решилась искупаться, зная, что чистейшая, напоенная родниками речная вода и без того весьма холодна, а после дождей и подавно.

Лишь спустилась к воде, постояла на мостках, близких к затоплению после прошедшего ливня, и с наслаждением умылась. Грязно-коричневая от взвеси река отразила искажённое рябью лицо с провалами глазниц, и тускло поблёскивающими космами. «Не пора ли возвращаться?» — подумала я. – «Последний штрих: загореть, как негритоска, и заявиться приплясывающей в ритме ска, как будто ничего и не случилось. Дело за малым: за солнцем! Ау, солнце, давай уж, вылезай, что ли!» Я взбила руками холодную воду, подняла на крыло фонтан упругих брызг, вскочила и по прямой тропке поспешила к дому.

Впереди меня по той же самой тропке шагали двое. Я никогда ранее не встречала таких «спин» в нашей деревне. Мужчина был выше ростом, худощавый, светловолосый, женщина – спортивная, темноволосая, в широкополой шляпе, джинсах и закрытой рубахе.

Они меня заинтриговали, не знаю, почему: мало ли дачников в деревнях, мало ли всяческих компаний и тусовок! Но в их походке было что-то завораживающее и странное: они скользили так легко, словно и не касались подошвами травы. Конечно, в первую очередь я разглядывала мужчину, пытаясь угадать, сколько ему лет и каков он собой. И чем ближе я подходила, тем сильнее билось сердце – помимо моей воли, и тем сильнее взгляд приковывался к мужской фигуре.

И вот я почти рядом, в двух шагах. Сердце прямо-таки рвалось на части, ходило ходуном.

«Чёрт! Он мне знаком?» — пыталась сообразить я. – «В смысле, его спина мне знакома? Чёрт, какая чушь! Кажется, от духоты у меня просто едет крыша! Или он маг, чародей, гипнотизёр. Если спиной можно гипнотизировать!»

Я замедлила шаг, чтобы не обгонять, а подольше оставаться сзади. «Стоп! Притормаживаем! В конце концов, неприлично так пялиться!» — оборвала я себя. — «Иначе его спина воспламенится. Надо же было ему возникнуть как раз тогда, когда я очнулась от собственной дури!»

Он был очень светлый, на последнем рассеянном свету уходящего дня – серебристо-серый, будто седой. Ещё долгое время я видела его со спины, только со спины, даже если он и оборачивался к спутнице, то лишь едва качнув головой, я видела только немного впалую щёку и резкий, мгновенный просверк косого взгляда, осенённого светлыми ресницами. Я даже не могла разобрать, какого цвета его глаза. Мне было достаточно его спины, неторопливого шага. Эта спина привлекала меня необъяснимо. Несмотря на запрет самой себе, я невольно всё время старалась ускорить шаг, чтобы оказаться к нему поближе, встать к нему вровень, заговорить, раз уж мы попали на одну тропу.

В результате я очутилась рядом с женщиной, которая чуть отставала от него, словно признавая его главенство и право идти впереди. То делая попытку вырваться вперёд, то отставая, то пытаясь обойти далеко стороной, я почему-то всё время оказывалась рядом с женщиной, точно поплавок, который может снести течением, но никогда не оторвёт от лески. Хотя они отнюдь не пытались задержать меня каким-либо образом, и даже не заводили разговора первыми. Вот она сняла огромные чёрные очки и понесла их в руке.

Он был высок, строен, худощав. Его спутница, напротив, невысока и крепкого сложения. Она, в противоположность его серебристого ёжика, была буйно черноволоса, и её жёсткие завитки ложились прихотливо, вырываясь волной из-под шляпы.

«Кажется, я веду себя неприлично, разглядываю их почти в упор», — подумала я – Но какая эффектная пара!» И сделала попытку не глядеть, продолжая при этом идти следом, как собачка на поводке...

Они оба казались не слишком разговорчивыми, хотя не выглядели и отчуждёнными. Когда мы дошли до недостроенного дома, словно по недоразумению выросшего посреди зелёной лужайки, совсем вблизи от реки, и безо всякого ограждения, появился повод переброситься несколькими малозначащими фразами. Мы вместе оглядели жалкий недострой, не до конца обшитый сруб с облезающей краской, остовами крыльца и веранды и высокой конической крышей, покрытой, почему-то, блестящим чёрным рубероидом вперемежку с ржавым железом. Только тогда я увидела и её глаза. Они в тени шляпы словно бы меняли цвет – от глубокого синего до пронзительно-голубого.

— Странно, — сказала я. – Отгрохали такую домину – и бросили. Место, что ли, заколдованное?

— Возможно, – согласился он, разворачиваясь и останавливаясь в тени стены. – Извините, не знаю вашего имени…

— Елена, – сказала я поспешно, словно боялась, что он тут же раздумает узнавать его.

— Очень приятно. Дмитрий, профессор истории, и моя спутница – Наташа.

Он не представил её как-нибудь иначе – просто спутница, будто это было не только фактом, но – достойным званием. И я тотчас возревновала Наташу к профессору.

Он впервые глянул на меня, и я увидела его постоянно ускользающие глаза. В другой раз я сказала бы себе, что он слишком горд и заносчив, или, напротив, застенчив и робок. Ни того, ни другого. Его взгляд был мягок, спокоен, но полон глубокой печали и потайных дум. А цвет глаз… Даже не знаю, как передать его – радужки светились янтарным светом, прозрачным и переливчатым. Казалось, в ней были все оттенки золотого – от тёмной, старой бронзы до солнечной пронзительности червонного золота. Я никогда ещё не видела таких чистых и сияющих глаз.

Я представила себе молодого профессора Дмитрия на кафедре во время лекции. Или расхаживающим по аудитории, наполняя души студентов тоской по несбыточному совершенству и ревностью, а души студенток – сумасшедшей влюблённостью и онемением на экзамене. Нет, таких преподавателей быть не должно, они просто не имеют права существовать! Это преступно.

Моя участь была решена. Я влюбилась окончательно и бесповоротно. Причём он не приложил к этому никаких усилий, просто мимолётно скользнул по мне взглядом.

Оторопь разрешилась сама собой: сверху, с крыши, внезапно бесшумно снялась большая птица, кажется, ворон, и следом посыпалась ржавая труха. Я вздрогнула, Дмитрий улыбнулся кончиками губ и предложил уйти подальше от этого «странного дома», который разваливается просто «на глазах». До развала этому дому было ой как далеко, но я согласилась, и далее мы следовали все вместе почти рядом.

— Вы живёте в этой деревне? – спросила Наташа низким, бархатным голосом.

— Да… Нет, приехала навестить родственников, а заодно погулять в любимых местах – здесь родился мой отец, а бабушка и мама с детства привозили меня сюда как на дачу. А вы?

Я, конечно, недоговаривала, но мне показалось неуместным говорить сейчас о семье и раздоре. Наверное, это было началом конца, первой изменой.

— А мы гостим у друзей. У нас сегодня славная вечеринка, отмечаем день рождения Наташи, — Дмитрий кивнул в сторону спутницы, улыбнулся и любовно приобнял её за плечи. Я тоже улыбнулась и от души пожелала Наташе «счастья и успехов». А что ещё я могла пожелать незнакомой женщине в день случайной встречи?

Итак, моя участь была решена вторично. Я согласилась влиться в чужую, незнакомую компанию. И это – только ради него, показавшегося мне светлоликим Ангелом…

…Я многого не знала и не понимала тогда. Кроме острой, почти патологически неодолимой тяги к Дмитрию и угаснувшего чувства осторожности. Мы миновали несколько домов и остановились перед наполовину огороженным участком с горками строительного мусора и кучей навоза на задах. В навозе копался крупнотелый трехцветный петух и несколько курочек.

Взяв под локоток, Дмитрий ввёл меня в новый дачный дом, недавно отстроенный и просторный. В большой комнате, скромно и скупо обставленной очень старой мебелью, вкусно пахло свежим деревом и горячей едой. Стол оказался накрыт.

— Вот и путешественники! – встретили нас весёлые голоса. – Ну, как вам понравились наши места? Красота, верно?

— Красота, – согласилась Наташа. – Воздух сказочный, дышится легко.

— Это оттого, что сосен много. Чернички поели? Её маловато в этом году, подмёрзла.

— Ничего. Главное, покой и тишина.

— Точно. В таком покое только детишек зачинать. Никто не помешает. Аура чистая. Жаль только, что прохладно, но вон Гришатка купается в любую погоду. Девчата из отдела недавно приезжали на новоселье, так сказали: сюда только с тайным любовником смыться. Ну, садитесь за стол. Ната, ты как именинница – вот сюда, во главу. Дима – вот сюда, к окошку.

— Да ладно, не суетись, мы всегда пристроимся. Сейчас новую знакомую усадим. Знакомьтесь – Елена, старожилка.

Я смущённо хихикнула, готовясь оправдываться, но хозяева только радушно улыбались и не задавали излишних вопросов. Елена так Елена. Значит, так нужно.

Дмитрий первым делом усадил меня около стены, обильно увешанной фотографиями, прямо под почерневшими образами, являющими разительный контраст новостройке, и сел рядом. Я оказалась в опасной близости от него, и теперь уже никуда не могла сбежать. Сердце замирало. Текли мирные, ни к чему не обязывающие застольные разговоры. Воспоминания о мытарствах, пережитых во время перестройки старого деревенского дома, оставшегося хозяевам в наследство от дедушки, «цыганским методом», оказавшимся не таким уж и простым.

Мне налили вина. Молодая женщина, назвавшаяся Олей, выключила телевизор, но включила старый музыкальный центр. Заиграла сначала «Энигма» — музыка, вполне подходившая к ситуации и не вполне подходившая к русскому застолью, потом – вполне уместная, ни к чему не обязывающая попса.

На тарелке передо мною тут же, без лишних слов, оказались две ложки оливье, и хозяйка намеревалась положить туда же половник картошки с мясом.

— Спасибо, спасибо, — я смущённо поспешила притормозить, боясь, что не осилю.

— А вот салатик, — гостеприимно улыбалась хозяйка, подхватывая миску с огурцами, помидорами и зелёным луком, щедро политыми постным маслом. – Как же без салатика? Живые витамины. Положить?

— Да, спасибо, спасибо, хватит, я сама, не беспокойтесь…

Итак, передо мною громоздилась гора еды, вкусной деревенской еды, эта картошка с мясом, сало, огурцы, зелень… Поскольку участвовать в разговоре, крутящемся вокруг незнакомых мне людей и событий, я при всём желании не могла, мне оставалось жевать с увлечённым видом, скрывая неловкость.

Но вот первая странность. Я была голодна, несомненно, просто потому, что обеденное время давно прошло, и аппетит проснулся после долгой прогулки. Но кусок почему-то не лез мне в горло.

И всё это время я ощущала рядом присутствие Дмитрия. Он ухаживал за мной, давая всем понять, что я – именно его «подружка». Он подливал мне хорошее сухое вино, такого густо-красного оттенка, что оно было похоже на кровь. И я непрестанно пригубливала его, почти синхронно с Дмитрием, не в силах протолкнуть в себя хоть кусочек плотной варёной пищи – только хрустела салатом. «Ну, хватит, что ли, пить», — урезонивала я себя. – «Наклюкаешься, как свинья, будешь противна не только себе…»

Сам же Дмитрий ел совсем мало, как и Наташа, его тарелка практически не пустела, пища в ней остывала неаппетитной горкой. Зато красного вина он пил, пожалуй, больше остальных. И эти наши странности, похоже, никого не смущали и не удивляли – наверное, были привычны, как привычны были непременно полные доверху тарелки: собака есть, кошка есть, куры есть – кто-нибудь да доест.

Хозяева, друзья Дмитрия – Таня и Сергей Хмельницкие, их дочка Гуля с молодым человеком Севой, и их московские родственники, молодая супружеская пара – Оля с Гришаткой — были людьми доброжелательными и в меру весёлыми. Звучала непритязательная музыка, а питие возбуждало и побуждало к движению. Скоро танцевали все без исключения, а две трёхцветные кошки крутились между ногами, убегая от слишком назойливых ласк шестилетнего сынишки Оли и Гришатки.

Мужчины по очереди перетанцевали с именинницей. Потом случилось так, что с Наташей танцевала я. Ощущая её крепкие руки, я тушевалась и зажималась. В отличие от Дмитрия, она не прятала пугающе нетерпеливого взгляда, смотрела прямо и дерзко, смущая и будоража. Она была по-своему красива, но после этого странного танца я поспешила перейти на ритм, не обязывающий к парности.  

Я не знаю, к кому в тот вечер я испытывала большее влечение. Они оба были словно два драгоценных камня в грубой оправе, они искрились и лучились, каждый по-своему, и приятели окружали их невысказанным уважением и безусловной симпатией. Пожалуй, как ни странно, я больше боялась Наташи, чем Дмитрия, хотя Наташа молчаливо признавала его первенство в тандеме. На самом деле, она обладала не меньшей мощью и не меньшими способностями – но это я познала гораздо позже означенного вечера.

Мы танцевали с Дмитрием, дыша друг на друга винными парами, его горячие руки лежали на моей спине, временами он вздыхал и крепче стискивал меня – я чувствовала, что его переполняет желание. Слабенький, анемичный, рассудочный голосок внутри твердил, что довольно с меня авантюр, что всё это может дурно закончиться – чужие люди, которых ничто не обязывает по отношению к случайной и слишком покладистой знакомке. Что я веду себя опрометчиво и распущенно, расслабилась, разомлела, и не держу себя в руках, что все мои эмоции написаны на лице, и при ярком свете не составляет труда любому их уловить. И что пью я сверх меры – что совсем уж недопустимо и чревато!

Я заткнула рот этому занудному внутреннему паршивцу!

Потому что ещё никогда в своей не слишком долгой жизни я не испытывала настолько сильного желания. Я просто постанывала от нетерпения прикоснуться к его губам, пока мы танцевали в просторной, полупустой комнате. После медленного танца моя истома, распалённая немалым количеством вина, сделала меня абсолютно беззащитной перед его обаянием.

«Дура! Стерва! Идиотка! Тобой попользуются – и пошлют на…» — билось внутри меня. – «Предательница! Шлюха! Мерзавка! Дерьмо! Теперь возврата к Николаю не будет! А почему, собственно, не будет? Разве он узнает? Нет, я не имею права! Позор на всю жизнь… Но он сам предложил развод, сам! Анечка меня проклянёт! Но ведь никто не узнает? Подлая тварь, дрянь, сука, беги же, беги… Не могу, не могу, не могу… только один поцелуй – и я сбегу. Лишь один по…»

И вот это случилось.