Наказание

Ох-хо-хо, как же мне не хочется писать эту главу! Многое бы в своей жизни отдала, чтобы не было того случая, и чтобы эти воспоминания не жгли стыдом всю мою жизнь и не отравляли мои светлые воспоминания о детстве. Да и вообще я не понимаю, почему я должна это писать? Ведь я вполне могу приврать что-то о себе, написать какая была я послушной и умной девочкой, которую все любили, и которая если что-то и делала плохое, то только по неразумению и непониманию. И никто бы ничего не узнал, и унесла бы я эту страшную тайну с собой в могилу.

Но почему-то, скрипя сердцем, пишу и надеюсь, Надя не заметит эту главу. А если и заметит, то может, все забыла, ведь так давно это было. И простит меня.

В тот день мы возвращались с Вовкой с прогулки, и в подъезде он вдруг вспомнил, что услышал новую скороговорку и тут же ее протараторил. Я тут же захотела выучить ее, чтобы блеснуть перед кем-нибудь своими познаниями. Там было два незнакомых слова, одно коротенькое, на три буквы, а другое немного подлиннее, но выговорить которое я смогла не сразу, такое оно было заковыристым. Несколько раз повторяла я этот стишок, пока смогла проговорить его правильно. И Вовка меня похвалил.

В это время мимо проходила соседка и я, чтобы похвастаться, громко, четко и без запинки протараторила свое новое четверостишье. Соседка уставилась на меня, как на змею гремучую, назвала бесстыдницей и пригрозила все рассказать матери. Я ничего не поняла и, обескураженная, пошла домой.

А вечером, когда мы с Надей сидели за кухонным столом, мама вдруг спросила, кто это из нас читал стихи в подъезде. И посмотрела на меня. Почувствовав в ее словах скрытую угрозу, и сопоставив необычное поведение соседки, я решила благоразумным не распространяться о своих литературных способностях, и отрицательно замотала головой.

Тогда мама спросила у Нади. А Наде всегда нравилось рекламировать разные стишки, так как ходила в детский сад, и поэтому она с радостью закивала головой, надеясь, наверное, услышать похвалу. Но вместо этого мама стала бить ее по лицу, и драть за волосы, и даже бить головой об стену. Я сидела, окаменев от ужаса, и не смея признаться, что это моя вина. И все эти удары я чувствовала на себе, и только ревела, и просила маму перестать. Но мама сказала, что отучит раз и навсегда ее от всех плохих слов. А потом поставила Надю в угол и заставила просить прощения. За то, что она не совершала, и совершенно не понимала, за что ее так страшно наказали.

А я так никогда и не призналась в содеянном. И не смогла избавиться от страшного чувства вины перед сестренкой. И позже, читая «Фантазеров» Носова, всегда видела себя в роли Игоря, который сам съел варенье, а все свалил на младшую сестренку. И, даже читая эту книгу своим детям, всегда плакала, читая этот веселый, в принципе рассказ, а мои дети не понимали, почему я плачу.

Позже я спросила Вовку, что это за такие страшные стихи, за которые могут даже убить. А он сказал, что и сам не знает, и что слышал их от какого-то пьяного дядьки. Однако этот случай оставил глубокую незаживающую рану в моей жизни, и когда мои дети приносили из детского садика не лицензионную лексику, никогда не ругала их, а старалась все объяснить по-хорошему. И муж тоже так считал.

Один раз помню, мой старший сынишка Руслан пришел из детского садика и заявил папе с порога: «Папа, ты — м… к». Мы с мужем переглянулись, и решили не обращать внимания. Но Руслан подошел к папе поближе, и на самое ухо повторил погромче, подумав, что папа не услышал. Папа ему сказал: «Ну, хорошо, иди разувайся и вымой руки». Мы с мужем надеялись, что Руслан забудет это слово. Но память у сына была отличная, и он ничего не забыл.

На следующий день Руслан, придя домой из садика и, дождавшись отца, опять напомнил ему: «Папа, ты м…к». Тогда муж посадил его на колени и, глядя ему прямо в глаза, спросил, понравится ли Руслану, если мы его все будем называть не Русланчиком, а дурачком, вонючкой, или еще как-нибудь? Руслану, конечно, это не понравилось, и он отрицательно замотал своей белокурой головенкой. «Тогда почему же ты меня так обижаешь? Ведь это очень плохое и обидное слово». И наш умный сынишка все понял, и больше никогда не говорил нам плохих слов, хотя иногда спрашивал, что означает то или иное слово. И мы, по мере своих возможностей, пытались все объяснить, не вдаваясь во все тонкости такого деликатного дела.

А вот что касается стихов, которые я помню с того далекого детства, я не помню ни одного, кроме того, что врубилось в мою память навсегда.

(В. Ахметзянова)