Шарик

Они сразу, с первого взгляда невзлюбили друг друга. Так бывает. Порой одного взгляда достаточно, чтобы понять это. Никто не видел, как произошла первая встреча старпома мощнейшего ледокола и простого, безродного, черно-серого пса по имени Шарик. Лохматый, совсем небольшой, явно не приученный к жизни в помещении, он невесть каким образом оказался на борту.

Моряки — народ ответственный и дисциплинированный, а потому с трудом, обычно, решаются принести на судно какую-нибудь живность, понимая свою ответственность и перед бессловесной тварью, и перед руководством. Животное – оно и есть животное. Оно не понимает, что судно – это храм, средоточие чистоты и порядка, и живет так, как и предписано ему самой Природой. 

Ледокол – это совершенно особое судно. Ледокол – это боец, вечно делающий свою работу там, куда многие даже носа не сунут. Льды, морозы, долгие полярные дни Арктики и такие же долгие ночи Магадана —  это и есть среда обитания ледоколов. Если терминология вокруг жизни обычных судов звучит как «рейсы, заходы, стоянки, встречи, погрузки-выгрузки, переходы», то терминология вокруг жизни ледоколов совсем иная. Такие слова, как «навигация, разведка, тактика, караван, проводка, обход, сжатие, преодоление, форсирование и т.д.», определяют ее суть.

Под стать задачам и люд, населяющий ледоколы, подбирается особый. Каждый из них мог бы работать на судах, бродящих между жаркими странами, на белоснежных лайнерах, но однажды  попав на ледоколы, они так к ним и прикипели. Не все. Те же, которые оставались, входили в особую, очень почетную среди моряков касту «ледокольщиков» навсегда, отдав этому делу свою жизнь и душу.

Именно таким и был Василий Викторович — большой, суровый и требовательный старпом на этом красавце-ледоколе. Все здесь сверкало! Черный, словно воронье крыло, корпус, ярко-зеленая палуба, нарядно — желтая надстройка.  Любовно выкрашенный, с «отбитыми» неравнодушными  руками матросов филенками и бордюрами, с отдраенной до солнечного блеска латунью и умело залакированным деревом,  ледокол был воплощением профессиональной любви и гордости экипажа, да и всего пароходства. И всё это было объектом ежедневных и ежеминутных забот старпома, душу вынимавшего из боцмана и палубной команды ради всей этой красоты и порядка.

И вот, с появлением на борту Шарика, вся эта красота оказалась под угрозой. Ну, не был он  виноват в том, что, согласно всем собачьим уставам, должен был…, нет, он просто обязан был пометить все углы, объекты и предметы на своей территории!  Кто мог посягнуть на его права в море? Никто! Вокруг — одни белые медведи, да моржи с тюленями. Однако же,  с псом никто об этом не беседовал, никто ему не объяснил, что нет смысла делать этого. Вот, он и метил все вокруг, с задорным видом поднимая лапу и ни на секунду не сомневаясь в правильности и благородности этого занятия.

Делая обходы, Василий Викторович с каждым днем мрачнел все больше и больше, невольно «читая» послания Шарика на свежевыкрашенных дверях, механизмах и углах. 

Было и еще, от чего мрачнеть. Шарик должен был куда-то ходить время от времени, чтобы сделать то, что делают все живые существа на этом свете. Конечно же, он ходил и исправно делал все, что положено природой. Следы и этой «деятельности», которые не успевали вовремя убрать матросы, время от времени попадались на глаза старпому … 

Шарик, появившись на судне, немедленно стал любимцем команды. Каждый считал своим долгом приберечь с обеда или ужина и, погладив пса, дать ему что-то вкусненькое. Истосковавшись по дому, по земле, по траве и лесу, в море люди становятся сентиментальными, и возможность прикоснуться к теплому, отзывчивому существу не могла не вызвать целую волну интереса к псу. Это превратилось в ритуал. Все бы ничего, да экипаж ледокола – больше сотни человек, и  Шарик стал заметно округляться, попутно наращивая масштабы своей «деятельности» на палубе.

Ходили старпом и Шарик разными бортами. При встречах старались быстрее свернуть куда-нибудь. Боцман, всегда бывший одним из лучших боцманов в пароходстве,  теперь регулярно получал  выволочки за очередные «гостинцы». Он почернел от переживаний  и регулярно «отсыпался» на матросах…

Экипаж напрягался все больше и больше, нервничая и прекрасно понимая, что долго так продолжаться не может. С одной стороны, все прекрасно понимали старпома и боцмана, а с другой — все боялись и подумать, что может произойти дальше. Ситуация медленно, но верно приближалась к кризису. Напряжение достигло своего апогея, когда случилось то, что случилось.

Ледокол с натугой, содрогаясь и скрипя бортами по тяжелому арктическому льду, шел в сплошных ледяных полях, пробивая канал каравану из трех сухогрузов. Лето, солнце и мороз. Обычная работа в Арктике. Большие и малые льдины, недоперемолотые мощными винтами, выворачивались из-под кормы пенными бурунами всклокоченной ледяной воды. Суда, идущие за ледоколом, старались держаться ближе, чтобы не зажало затягивающимся каналом. Двести-триста метров от кормы ледокола, не более. На мостиках — напряженная тишина. Только гудение приборов. Рулевым не нужно команд, они точно знали, что и как делать в плавании за ледоколом в караване. Лишь изредка раздавались короткие фразы с ледокола по каравану. Чуть с хрипотцой, голос Василия Викторовича в эфире звучит спокойно и уверенно. 

— По каравану, дистанцию держите, не отставайте. Будет очень трудно – скажите, сбавим немного…

Все было как всегда, когда на мостике ледокола вдруг, словно выстрел, прозвучало:

— Шарик за бортом! 

Никто не успел еще осмыслить, как следует, случившееся, когда раздались четкие команды.

— Стоп машины. Вахтенный помощник, движение по инерции. Боцмана, крановщика  и матросов срочно на корму. Каравану – стоп машины.

Пока вахтенный помощник приказывал каравану застопорить двигатели, старпом добежал на кормовой палубы. Там же были уже боцман и матрос.

— Боцман, на кран! Ледянку – за борт.

Ледянка – это небольшая шлюпка на корме, которой, в случае аварийной необходимости,  пользуются во льдах. Старпом и матрос с ходу прыгнули в нее и подцепили стропа к поданному уже крюку крана. Ледянка взмыла над палубой и быстро опустилась в канал, заполненный битым льдом и ледяной кашей.

Шарик уже из последних сил держался передними лапами за кромку канала. Ни скулить, ни выпрыгнуть на лед сил у него уже не было. Сухогруз  неотвратимо приближался. Остановиться в ледяном канале караван не мог. 

Мощные взмахи веслами, и старпом, свесившись с носа шлюпки, практически под носом движущегося по инерции сухогруза, выхватил несчастного пса и, мокрого, сунул себе за пазуху.

Мало кто видел все происходящее на корме – уж больно все быстро произошло. Караван даже не успел полностью остановиться, когда телеграфы снова легли на «полный вперед». Новость, однако, распространилась мгновенно. Весь экипаж вздохнул,  в восторге от услышанного, но в горестном ожидании развязки.

Шарик был обречен… Мало кто верил в то, что после такой купели можно выжить. Арктика – место суровое. Даже люди, в одежде падавшие в ледяную воду и пробывшие там пять минут, далеко не все выживали, не перенеся холодовой шок.

— Ничего, — сказал доктор, принимая у старпома собаку, — постараюсь вытащить собаку. Я знаю, как их нужно лечить – как грудных детей. Я постараюсь.

Несколько суток, днем и ночью, каждые три часа доктор делал уколы, какие-то, только ему известные, процедуры. Экипаж замер… Болен, очень болен был общий друг и любимец. Не было смеха, не было обычных, с азартом и громким стуком, «козла» и нардов по вечерам. Все посматривали на доктора, не решаясь спросить – как он?

То ли это всеобщая энергия любви экипажа, то ли опыт и старание доктора сработали, но Шарик, парализованный и почти неживой, ожил. Поговорка «Зажило как на собаке» оказалась вполне справедливой, и вскоре он уже весело бегал по палубам и принимал любовь, которая в избытке предлагалась ему со всех сторон.

Многое на ледоколе  изменилось с тех пор. Совсем по-иному взглянули люди друг на друга. Кто-то что-то переоценил, кто-то в чем-то убедился в очередной раз, но никто не остался равнодушным к случившемуся.

Изменились и наши герои. Нужно было видеть, с каким радостным лаем и отчаянным вилянием куцего хвоста, Шарик летел навстречу улыбающемуся старпому, когда они случайно, а может быть и не совсем, встречались на палубе!

Только вот, доктора с тех пор Шарик невзлюбил, однако некоторые вещи нельзя объяснить и людям, а не то, что собакам!