УМКА

По телевизору показывали мультик. Старый-престарый, добрый мультик про добрых белых  медведей. Привыкший к яркому, неспокойному разноцветью и стремительному громкоголосью современных мультиков, внук обычно слабо реагировал на спокойные, умиротворяющие старые мультфильмы, а вот, поди ж ты, неожиданно припал к экрану.

Николаич, сидевший в мягком кресле с газетой, краем глаза поглядывал на внука. Необычно тихий, ребенок очень сосредоточенно о чем-то думал, глядя на экран. Когда фильм закончился, мальчик подошел к дедушке.

— Дед, а дед! Хочешь, что-то спрошу?

— Конечно, внучок, спрашивай.

— А ты правда, на ледоколе работал? Там, где лёд. Мне бабушка говорила.

— Конечно, разве бабушка может сказать неправду?

— Значит, ты тоже видел Умку?

От неожиданности Николаич замер. Он и не думал, что вот так, через сорок лет получит такой вопрос от внука.

— Да, видел.

— И помог ему?

— Да нет, — несколько растерянно ответил Николаич и тут же нашелся, — я же встретил Умку уже взрослой мамой медведицей с медвежатами. Им не нужна была моя помощь.

— А почему Умка стал мамой? Он же был медвежонком!

— Конечно же, медвежонком! А из медвежат всегда вырастают или мамы-медведицы или папы-медведи. Разве ты не знал этого?

— Знал, а все равно… жалко, — с трудом удовлетворился ответом внучок и пошел заниматься какими-то своими, очень важными делами.

«Умка… Это же надо! Столько лет прошло!»- подумал Николаич. Воспоминания об этом были свежи и прозрачны. Все вспомнилось, как будто случилось вчера.

Мощный, новейший красавец — ледокол стоял во льду, у кромки, в ожидании проводки первого в этой навигации каравана. Суда потихоньку подходили и так же, уткнувшись в лед, замирали. Ледовая обстановка сложилась тяжелая. Многолетние арктические льды были так сплочены, что о проводке не могло быть и речи. Вот и ждали, когда подует южный ветер и сжатие ослабеет, льды начнут отходить от берегов. 

Каждый моряк знает, как томительны такие длительные стоянки в море, без связи с берегом. Поели, поспали, поработали, посмотрели кино. Завтра — то же самое… Казалось бы, какая разница? И на ходу происходит то же самое, но совсем иначе чувствуют себя люди. Жизнь кипит, когда судно работает.

Стояли уже третью неделю. Моряки не были бы моряками, если бы не нашли себе занятие. Однако справедливости ради нужно сказать, что нашли его не они. Занятие им нашли  медведи. Да, те самые, полярные белые медведи.

Они заметили, что в определенное время, четыре раза в день  на палубу выходят люди и бросают им что-нибудь вкусное. Не избалованные человеческим вниманием, умные медведи сразу смекнули, что эта добавка к их обычному столу не будет лишней и стали регулярно приходить к завтраку, обеду, ужину и вечернему чаю. И люди тоже поняли, что эти грозные, свирепые звери оценили и приняли их знаки внимания. Сначала это была парочка. Стоя на почтительном расстоянии, они рычали на людей, постепенно приближаясь все ближе, однако вскоре перестали осторожничать и начали подбирать угощения под самым бортом. 

Еще через пару дней к ним прибавилась семья, состоящая из парочки потешных медвежат и их степенной, очень большой мамаши. Взрослые медведи побаивались ее и держались на почтительном расстоянии, а медвежата шалили напропалую, то шутливо схватываясь между собой, то цепляя мамашу. Она снисходительно разрешала им это делать, лишь изредка давая небольшие затрещины, когда те слишком уж расходились в своих играх.

Какое же это было удовольствие – наблюдать за семейкой! Лица у людей на палубе светлели, все улыбались. Только что вкусно поевшие, они наслаждались не заходящим, правда и почти не греющим арктическим солнышком на белесом небе, дышали нелегким арктическим воздухом, в котором маловато кислорода для нормальной жизни. Представления эти вошли в привычку и стали неотъемлемой частью дневного распорядка.

Николаич в то время был совсем еще молодым мотористом Сережей, вышедшим на ледоколе в свой первый арктический рейс после окончания мореходной школы. Он нес вахту в машине. Каждый, кто хоть чуточку знаком с судовой жизнью, знает, что вахта с полуночи до четырех утра у моряков с испокон веков называется «собачьей». Не будем вдаваться в детали, но название вполне соответствует сути. Тяжела эта вахта — очень хочется спать! Однако не только этим неприятным прозвищем знаменита вахта. Она замечательна тем, что в четыре утра, сменившись, вся вахта собирается в столовой и по-королевски завтракает. Почему по-королевски? Да потому, что готовит себе завтрак сама вахта, а точнее – моторист или матрос, и уж тут  все зависит только от их талантов и отношения к этому судового повара, ведь специально продуктов на это ночное пиршество никто не выдает. Фирменным блюдом на таких завтраках бывает домашняя, поджаристая жареная картошка. Конечно, в полярных рейсах такое очень редко случалось, потому что привозили ее суда-снабженцы, что бывало не очень нечасто.  

Именно эта флотская традиция и послужила основой тому, что произошло в ту солнечную ночь. Нет, это не оговорка. По положению стрелок на часах, была глубокая ночь, а по факту – полярный день, который длится полгода. Солнце при этом ходит по кругу, даже не касаясь горизонта.

Вернувшись в каюту после одного из таких ночных завтраков, Сергей решил проветрить перед сном каюту и, открутив латунный «барашек», открыл иллюминатор. Выглянув из него, он увидел, что неподалеку, метрах в десяти, стоит медведица и смотрит на него. Рядом крутились и медвежата.  Решение созрело мгновенно. Сергей стремглав понесся в столовую, взял с десяток кусков белого, пахучего судового хлеба и вернулся в каюту. Медведица была по-прежнему там, внимательно наблюдая за иллюминатором. Сергей бросил кусок. Она медленно подошла, обнюхала его и  съела. На лед полетел следующий.

С того утра кормление медведицы стало еще одним приятным занятием после вахты. Особая прелесть состояла в том, что это была только его медведица с медвежатами и только его представление. Сергей наслаждался им, серьезно задумываясь о том, как усложнить, довести все это до чего-то такого, очень необычного, от чего все на судне ахнут. И он придумал!

Кусочки в иллюминатор летели все вкуснее и ложились все ближе к борту. Теперь они с медведицей были на «ты», и она получила настоящее имя, правда о нем знал только Сергей. Ее звали Умкой. Так он решил, посмотрев недавно совсем новенький мультик о белом медвежонке. Да, она была не медвежонком, а взрослой медведицей, но Сергей звал ее Умкой. Ему нравилось так называть ее. Медвежата не подходили близко, а если и пытались сделать это, то немедленно получали затрещину от Умки и смешно откатывались подальше.

Через неделю произошло то, к чему Сергей так стремился – Умка впервые взяла хлеб почти из его рук! Ломоть был наколот на линейку. Умка мгновенным, практически неуловимым  движением выхватила его.

— Есть! Умница! — не сдержался, закричал Серега. Сердце бешено колотилось.

  Оставалось только закрепить успех в порядке подготовки к публичному выступлению, которое теперь даже снилось Сергею. Он с наслаждением мечтал о том моменте, когда экипаж увидит и оценит его способности. Он, Серега, докажет всем, что даже этот свирепый, дикий зверь, опасностью общения с которым чуть ли не каждый день пугали экипаж, способен понимать доброту. Зачем это нужно было кому-то доказывать, Сергей и сам не знал, да и не хотел знать, находясь в эйфории от того, что понял то простое, что почему-то не понимали окружающие — доброта делает чудеса!

Ночные тренировки, учитывая столь серьезный прогресс во взаимоотношениях медведицы и человека, стали более интенсивными. Эту интенсивность подогревал тот факт, что хлеб теперь был не простым, а намазанным сгущенкой, пару банок которой Сергей взял у артельщика. Умке явно понравилась эта деталь, и теперь она, уже привычно вставала к иллюминатору на задние лапы, опираясь передними о черный борт ледокола, ожидая появления Сергея. Он был в восторге от успехов и, не в силах сдерживать эмоции, просто тихо смеялся, глядя в умные, внимательные Умкины глаза.

 Эту, поглотившую теперь все его сознание, воспитательно-благотворительную работу чуть было не сорвал сменяющий его на вахте моторист по имени Ильхам.

— Это ты чего, не наедаешься, что ли?! – с изумлением спросил он, когда зашел в столовую, чтобы приготовить чай на вахту и увидел, что в руках у Сергея — стопка больших ломтей хлеба.

— Да нет. Я это… — растерянно промямлил Сергей.

— Что это?

— Медведей кормлю. А что?

— Да так, ничего. Подожди, сейчас кипяток залью и тоже с тобой схожу.

— Нет, не нужно.

— Почему?

— Я их через иллюминатор кормлю.

— Что?! Ты офонарел, что ли? Медведь же запросто до иллюминатора достанет.

— Ну да, конечно достает. Я так, прямо из иллюминатора и кормлю.

— Ты точно, сдвинулся! – изумленно констатировал Ильхам, — Это же медведь, а не собачка!

— Так я ее прикормил, она смирная совсем!

— Кого ее?

— Медведицу.

— Так ты медведицу прикормил?!

— Ну да. А что?

— А то, что медведицы такие лютые, что даже сами медведи их боятся!

— Да ладно тебе, чего так раскипятился? Она вполне мирная, чего ей лютовать со мной, если я ее кормлю?

— Да… История… Ты уж, Серега, поосторожнее с ней. Говорят, они ужас, какие хитрые! Мы тут как-то высаживали на полярную станцию народ, так они понарассказывали нам про этих мишуток. Говорили, что медведь действует как настоящий охотник – редко в лоб идет. Он все изучает, караулит, ждет какой-то минутной слабости человека, а потом в одно мгновение – бац и все! 

— Да ладно тебе! Я же за сталью от него, да еще какой!

— А все равно, ты поосторожнее.

— Хорошо! – засмеялся Сергей, — Заваривай чай, кипит уже вода!

Умка уже тыкалась носом в стекло, оставляя на иллюминаторе мокрые следы.

— Сейчас, потерпи чуток! – громко сказал Сергей, — Намажу хлеб и дам.

Разложив куски на специально припасенной фанерке, Серега стал тонкой струйкой поливать их сгущенным молоком из банки, проделав в ней отверткой пару отверстий. Закончив, подошел к иллюминатору. Умка чуть отшатнулась.

— Не бойся! Не чужак же какой, свой я!

Умка смотрела на него своими умными, изучающими глазами. Они до того поражали Серегу своим осмысленным, почти человеческим выражением, что даже холодок пробегал по спине каждый раз, когда их взгляды встречались.

Сергей открутил барашек и осторожно открыл иллюминатор. Умка не отошла, продолжая внимательно следить за действиями Сергея.

— Что, проголодалась? Потерпи, все уже готово. Сейчас дам! – с этими словами он взял большущий ломоть с капающей с него сгущенкой и положил его на линейку. Подставив руку, чтобы молоко не капало на палубу, осторожно подходил к иллюминатору.

При развороте бутерброд коснулся кромки иллюминатора и стал падать. Сергей инстинктивно подставил руку, но неудачно. Ляпнув по руке липкой жидкостью, хлеб полетел на палубу и упал так, как и положено бутерброду, сгущенкой вниз.

«Ну вот, теперь молоко с палубы отмывать – хуже нет!» – успел подумать Сергей, и в то же мгновение ощутил, как в мизинец впились зубы.

Сергей охнул, с трудом осознавая фантастическую картину – медведица жевала его палец! Боль была настолько сильной, что даже кричать не нашлось сил. Сергей ударил второй рукой по черному мокрому носу. Дальнейшее произошло в одно мгновение, но Сергей непостижимым образом успел рассмотреть все. Пасть медведицы открылась, обнажив огромные желтые клыки, и невероятно быстро сомкнулась уже на запястье.  

В это самое мгновение Сергей понял, что шансов у него нет. Ледяной ужас охватил его. Боли почти не чувствовал. Медведица не пыталась откусить руку, что легко могла бы сделать. Она стала тянуть его! Медленно, уверенно, неотвратимо. Самым же страшным при этом был ее взгляд. Он был по-прежнему умный, сосредоточенный и еще более осмысленный, чем прежде…

Глядя на обильно потекшую его, Сергея, алую кровь, он понял вдруг весь смысл происходившего все эти дни. Это не он приручал медведицу, а она его!

Ясно осознав, что сопротивление его ничего уже не значит, и через какие-то секунды он неминуемо будет вытянут на лед, Сергей закричал. Страшно, протяжно, безысходно, все повышая ноту. Наверное, так кричат попавшие в капкан звери, осознавшие неминуемость своей гибели. Подумать о том, что с ним будет, когда он окажется на льду, Сергей не успел. Сознание не выдержало напряжения, и он провалился в черную пустоту…

***

— Сергей, ты меня слышишь? – раздалось ниоткуда. Отвечать не хотелось.

— Сережа, ты слышишь? – спросили на этот раз женским голосом.

«Ладно, — подумал Сергей, — надо отвечать. Не отстанут же!»

Первая попытка открыть глаза не удалась. Собравшись, попробовал еще раз. Яркий свет резанул своей неожиданностью. Сергей снова закрыл глаза и даже попытался зажмуриться.

— Вот и славно! Вот и ладненько! С прибытием! – снова прозвучал мужской голос, теперь уже веселый. Сергей узнал в нем доктора, Василия Ивановича, — Поздравляю! Пианистом ты теперь уже точно не станешь, а пожить какое-то количество лет на этом свете – точно поживешь! Конечно же, при условии, что снова не возьмешься за это хлопотное дело.

— Какое? – почти неслышно, одними губами попытался произнести Сергей.

— Белых медведей приручать! – засмеялся Василий Иванович.

И тут Сергей вспомнил все. Полностью, до мельчайших деталей.

— А Умка где? – спросил он тихо, вновь пытаясь открыть глаза. На это раз – успешно, потому что яркая лампа больше не светила.

— Какая такая Умка? – переспросил доктор и тут же рассмеялся, — Да вы с ней, оказывается, уже настолько близко познакомились, что по именам друг друга звать стали?

— Где она?

— А где же ей быть? На льду, медвежат своих воспитывает, да вспоминает тебя, так не вовремя отобранного у нее!

— А кто отобрал?

— Да Ильхам. Совершенно случайно. Он ее по башке гаечным ключом на тридцать два огрел, она и отпустила тебя. Шел по палубе и услыхал твой крик. Посмотрел за борт, а там она тянет тебя, уже голова в иллюминаторе показалась. Что в руках было, то и бросил в нее. К счастью, в голову попал, а мог бы и не попасть. Шишку ей точно набил, да и напугал как следует – прямо под иллюминатором твоим и наложила кучу с испуга.

— Ильхам… — тихо сказал Сергей.

— Он самый. Ну, да ладно. Я сейчас тебе укольчик сделаю. Ты поспи, потом поговорим. Главное – не вставать. Пару деньков полежать придется, а там – с рукой будем разбираться. Основное я сделал, а дальше будет видно, что еще можно будет сделать.

***

Николаич поднял руку и посмотрел на нее. Шрамы от швов на запястье уже давно затянулись и почти исчезли. Если бы не постоянно поджатый мизинец, все случившееся тогда вспоминалось бы только как кошмарный сон, а не реальность.

— Дед, а чего ты смотришь? – неожиданно раздалось из-за плеча.

— Да так, просто смотрю и все, — ответил Николаич, пряча руку.

— А ты мне потом расскажешь про Умку?

— А как же, обязательно расскажу!